ТЕОРИЯ ЧЛЕНОВ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Теория членов предложения оперирует функциональными единицами. Член предложения – это не что иное, как функциональная единица. Функции, выполняемые такими единицами (функция подлежащего, дополнения и т.д.), в традиционной грамматике фактически не определяются. Те определения, которые иногда принимаются, обычно неудовлетворительны. Так, подлежащее определяют как «то, о чем говорится в предложении». Однако, например, в предложении Стол она вытерла говорится, по-видимому, о столе.

Здесь необходимо сделать отступление. Дело в том, что существуют по крайней мере два способа описания членения предложения: 1) представление собственно синтаксической структуры предложения; 2) так называемое актуальное членение предложения. Актуальное членение предложения отражает его структуру со следующей точки зрения: что из сообщаемого, по мнению говорящего, слушающему уже известно, а что является новым, неизвестным. (Или, при несколько иной ситуации, говорящий выбирает нечто в качестве исходного пункта высказывания; в развернутом лексическом выражении это может носить характер вступления типа Что касается... и т.д.) Соответственно предложение делится на две части: тему (или данное) и рему (или новое). В предложении Стол она вытерла в качестве темы выступает слово стол (что касается стола...), а в качестве ремы она вытерла (...то она его вытерла).

В некоторых языках, например в тагальском, членение предложения на тему и рему имеет специальные формальные способы выражения, «наслаивающиеся» на собственно синтаксические, однако в большинстве языков такие специальные способы, по-видимому, отсутствуют. Тем более становится необходимым тщательно различать в этих языках собственно синтаксическое и актуальное членение предложения. Тема предложения и его подлежащее часто совпадают, но, разумеется, это необязательно (ср. приведенный пример). «То, о чем говорится в предложении» – это скорее определение темы предложения, а не подлежащего. Таким образом, указанное определение подлежащего смешивает синтаксическое и актуальное членение предложения.

Определения подлежащего и других членов предложения по способу оформления, т.е. обычно по их морфологии, в принципе не могут быть универсальными, так как морфология языков существенно разнится, и даже в пределах одного языка один и тот же член предложения, в частности подлежащее, может иметь разные типы оформления. Например, в аварском языке форма подлежащего определяется лексико-грамматическим подклассом глагола-сказуемого: при глаголах активного воздействия подлежащее стоит в эргативном падеже, при глаголах чувствования – в дательном падеже, при глаголах восприятия – в так называемом местном покоя, при глаголах обладания – в родительном, при непереходных глаголах – в абсолютном падеже. В хинди оформление подлежащего может зависеть от видо-временнóй характеристики глагола-сказуемого. Сравните: lar.kā cit.t.hī likhtā hai ‘Мальчик пишет письмо’ и lar.ke ne cit.t.hī likhī hai ‘Мальчик уже написал письмо’.

Итак, единицы традиционной грамматики членов предложения носят функциональный характер, универсальной формальной методики для их выделения и определения не имеется. Что касается связей, то традиционная грамматика членов предложения в своем наиболее распространенном варианте оперирует двумя типами связей: взаимоподчинительными и подчинительными.

Взаимоподчинительная связь, согласно этой концепции, существует между подлежащим и сказуемым: ни подлежащее, ни сказуемое не обладает абсолютным старшинством: они имеют один и тот же ранг в синтаксической иерархии; по существу, связь между ними можно было бы считать ненаправленной, т.e. лишенной элемента подчинения.

Подчинительные связи существуют между подлежащим, сказуемым и другими членами предложения, а также между этими последними (например, между дополнением и определением к нему). Частным случаем подчинительной связи является управление, при котором управляющее слово требует наличия другого слова в определенной форме, например, переходный глагол требует наличия существительного в форме винительного падежа (рубить дерево).

Иерархичность синтаксической структуры в традиционной грамматике проявляется не только в признании подчинительных связей, но и в выделении главных членов предложения – подлежащего и сказуемого – и второстепенных членов – всех остальных. Внутри класса второстепенных членов иерархия практически не устанавливается, такие разные члены предложения, как дополнения и определения, в равной мере признаются второстепенными.

Е. А. Стародумова. Синтаксис современного русского языка

ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ЧЛЕНЫ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

В организации предикативной единицы (простого предложения) необходимыми компонентами являются главные члены предложения – грамматический предикат как выразитель предикативных категорий синтаксического времени и объективной модальности (сказуемое или единственный главный член в односоставном предложении) и подлежащее (в двусоставных предложениях). Но в предложении, как правило, есть и другие компоненты – словоформы, не входящие в предикативное ядро. Их и называют второстепенными членами предложения. Сравните: Мы расстались друзьями – предложение, состоящее только из предикативного ядра, сказуемое сложное глагольно-именное: два предикативных признака – глагол с ослабленным лексическим значением и существительное с характеризующим значением. Мы расстались надолго – в этом предложении, кроме предикативного ядра, есть словоформа надолго, находящаяся за его пределами, не входящая в состав сказуемого.

Второстепенные члены – категория грамматическая, это компоненты, противопоставленные главным членам предложения как не участвующие в выражении предикативности, не входящие в предикативное ядро. Тем не менее такие компоненты бывают очень важными в семантической и коммуникативной организации высказывания. Например: Вам не удастся переубедить меня. Главный член предложения – не удастся переубедить. Другие компоненты – второстепенные члены. Но очевидно, что в семантической структуре предложения эти компоненты, обозначающие соответственно субъект (вам) и объект (меня), являются необходимыми, они предопределены валентностями предиката переубедить. Еще пример: Ученый из него не получится. Второстепенный член из него необходим для семантической структуры предложения: обозначает субъект ситуации, участвуя в формировании смысла ‘он не станет ученым’.

Напомним также роль второстепенных членов – обстоятельств в создании семантической структуры неопределенно-личных предложений: На работе его не любили. Обстоятельственный компонент содержит указание на субъект ситуации: Его не любили те, кто с ним работал. В высказывании второстепенные члены предложения могут представлять рему. Например: Весна началась раньше обычного, Встретили его не очень приветливо.

Все приведенные факты демонстрируют не только существование так называемых второстепенных членов, но и их важную роль в высказывании. Термин второстепенные отражает роль этих компонентов только в грамматической структуре и только в одном смысле: они не входят в предикативное ядро. На разных этапах развития синтаксической науки отношение к этим компонентам менялось: одни ученые признавали их роль в предложении, другие вообще исключали это понятие. Обратимся к разным синтаксическим теориям, сторонники которых занимают противоположные позиции по отношению к второстепенным членам.

Второстепенные члены в русской синтаксической традиции. Понятие второстепенных членов было введено в русский синтаксис Н. И. Гречем, затем оно разрабатывалось в грамматике Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, А. А. Шахматова. Классификация, представленная в трудах этих ученых, дошла до наших дней и до сих пор применяется в школьной грамматике.

Все второстепенные члены делят на три типа: дополнения, определения и обстоятельства. Первоначально в качестве критериев различения второстепенных членов выдвигались формальный (синтаксические связи) и смысловой (синтаксические отношения). А. А. Шахматов писал: «Обстоятельствами признаем только те словесные выражения, которые соответствуют наречию, дополнением – те словесные выражения, которые представляются падежами существительного, не утратившими значения существительного». Возможно ли совмещение этих двух критериев?

Обратимся к примерам: Он ищет что-то впотьмах, Он сидит в темной комнате. С точки зрения синтаксических отношений мы должны выделенные компоненты определить одинаково – как обстоятельства.
А с точки зрения синтаксических связей в первом предложении – обстоятельство, а во втором – дополнение.

Другой пример: Машина остановилась около дома с колоннами. В этом предложении две предложно-падежных словоформы, которые согласно формальному критерию мы должны определить как дополнения. В то же время с точки зрения синтаксических отношений они различаются: около дома выражает обстоятельственное отношение (остановилась где?), а с колоннами – определительное (дома какого?).

Как видим, совмещение формального и семантического критериев для различения второстепенных членов оказывается невозможным. По этой причине в последующих синтаксических описаниях и, в частности, в школьной грамматике утвердился один критерий – семантический: второстепенные члены различаются на основе синтаксических отношений к главному члену или к другому второстепенному члену.

Достоинства и слабые стороны традиционной классификации второстепенных членов предложения. Эта классификация (определения, дополнения, обстоятельства) имеет свои достоинства: 1) она отличается последовательностью и стройностью; 2) она в достаточной степени надежна: при помощи анализа синтаксических отношений всегда может быть выявлена грамматическая семантика, т.е. вид второстепенного члена.

Например: Плеск волн был похож на сдержанный смех детей. Определим роль падежных форм: волн ‒ определение, потому что отношение между этой словоформой и словом плеск ‒ определительно-субъектное (плеск ‒ действие, волн ‒ субъект действия; трансформируем в предложение Волны плещут). На смех ‒ дополнение, потому что синтаксическое отношение этой предложно-падежной формы к прилагательному похож ‒ объектно-восполняющее.

Сделаем важное примечание относительно смыслового вопроса, который используется в школьной практике для различения второстепенных членов. Смысловой вопрос– это не критерий, а только способ выявления отношений, это значит, что смысловой вопрос может быть поставлен только после анализа синтаксический отношений (поэтому плеск ‒ какой? чей?, но не чего?).

Традиционная классификация имеет и слабые стороны.

1. Она не дает ничего нового для понимания устройства предложения, поскольку дублирует анализ словосочетаний.

2. Деление на три вида второстепенных членов несовершенно. В частности: к обстоятельствам в этой классификации относят очень разные по своей роли в предложении и по значению компоненты.

Сравним такие обстоятельства: Они поссорились из-за пустяка. Меня это очень огорчило. Выделенные формы в традиционной классификации называются обстоятельствами. Первое из них обозначает причину ситуации, а второе – признак действия, степень его проявления. Первое действительно является обстоятельством, т.е. внешним по отношению к действию условием его проявления, это обстоятельство причины (ср. другие подобные обстоятельства: время, место, условие, цель). А второе обстоятельство ‒ это по сути определение, признак, характеристика самого действия, его конкретизация. Такие обстоятельства (образа или способа действия, меры и степени) на самом деле имеют определительное значение.

Еще один пример. Второстепенные члены с предметным значениям относятся к дополнениям, при этом не учитываются их важные различия: одни их них действительно «дополняют» значение действия, признака – при объектных отношениях, а другие относятся ко всему предложению и имеют значение субъекта ситуации. Например: Мне надо поговорить с вами. Вторая выделенная форма – объект (дополнение к действию), а первая – субъект, относящийся ко всей ситуации.

3. Эта классификация не охватывает всех возможных случаев распространения предложения. К каким, например, членам предложения можно отнести выделенные словоформы: Я помню его молодым. Тебе надо разобраться самому. В тишине раздавался лай собак? Первые два напоминают определения, но эти словоформы связаны не только с местоимениями-существительными, но и с глаголами, здесь налицо двунаправленные связи. Предложно-падежная форма в третьем предложении имеет обстоятельственное значение. Но какое? Пространственное? Здесь явно какое-то другое значение, не представленное в классификации обстоятельств.

Можно привести и много других примеров, где второстепенные члены нельзя квалифицировать, используя традиционную классификацию.

Е. А. Стародумова. Синтаксис современного русского языка

СИСТЕМА ЧЛЕНОВ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Из каких элементов складывается сама система членов предложения? Их номенклатура общепринята и потому вряд ли нуждается в обосновании. Это – подлежащее, сказуемое, дополнение, обстоятельство и определение. В какой-то мере эта система соотносительна с системой частей речи, по лишь в какой-то мере (даже, казалось бы, синтаксически монофункциональное наречие допускает возможность приименного употребления: the government, essentially a bachelor. Полный параллелизм между той и другой системами не только нежелателен с точки зрения содержательных задач и возможностей языка, но и в принципе невозможен, уже хотя бы потому, что в самой структурно-семантической природе некоторых частей речи заложена их синтаксическая полифункциональность. Так, существительное как выразитель значения предмета может быть подлежащим, дополнением, обстоятельством, приименным определением, именной частью сказуемого.

Традиционно члены предложения делятся на главные и второстепенные. Принимая данные обозначения как условные (так называемые второстепенные члены, как и главные, могут принадлежать к структурному минимуму предложения; дополнение соотносительно с подлежащим), следует признать, что установленное традицией деление отражает важное дифференциальное свойство членов предложения, а именно их участие/неучастие в формировании предикативного ядра предложения, в выражении категории предикативности. Практическое удобство к преимущество такого деления заключается в его однозначности: подлежащее и сказуемое – всегда главные, остальной состав предложения – всегда второстепенные члены предложения.

Если же исходить из той роли, какую члены предложения играют в формировании структурно-семантического минимума предложения, то окажется, что большинство дополнений и некоторые обстоятельства (в зависимости от синтагматического класса глагола-сказуемого) столь же важны и необходимы, сколь подлежащее и сказуемое. Устранение дополнения и обстоятельства в приводимых ниже предложениях делает их грамматически и семантически неотмеченными: She closed her eyes (D. Lessing), She was there (I. Murdoch).

Распределение членов предложения в системе будет иным, если их рассматривать исходя из их роли в актуальном членениипредложения. Здесь окажется, что именно второстепенные члены предложения зачастую являются коммуникативно существенными (рематичными), тогда как подлежащее и (в меньшей степени) сказуемое составляют исходную часть высказывания (тематичны). В предложении But she cries always ‒ в последовательности предложенийShe doesn’t move for hours at a time. But she cries always (S. Maugham) ‒ обстоятельство always составляет более важную часть сообщения, передаваемого этим предложением, чем подлежащее.

Таким образом, элементы одной и той же системы по-разному организуются, если их рассматривать в аспекте разных присущих им свойств.

Видимо, будет правильным при установлении системы членов предложения исходить из роли членов предложения в образовании предложения и из характера их взаимных отношений. В этом случае можно выделить три основные группировки членов предложения.

1. Подлежащее и сказуемое. Статус подлежащего и сказуемого особенный сравнительно с другими членами предложения. Лишь подлежащее и сказуемое взаимно связаны друг с другом и независимы по отношению к любому другому члену предложения, тогда как все другие могут быть возведены на основе связей зависимости к подлежащему и сказуемому как главенствующим элементам. Эта иерархия зависимостей хорошо видна при построении схемы зависимостей. Верхний ярус в ней неизменно занимают подлежащее и сказуемое.

2. Дополнения и обстоятельства. Дополнения и обстоятельства являются неизменно зависимыми членами предложения. Они могут быть (и даже преимущественно являются) глагольно-ориентированными, т.е. синтаксически обычно зависят от глагола. (Дополнение может зависеть и от прилагательного, но опять-таки (характерно!) от прилагательного в предикативной позиции: I am very bad at refusing people who ask me for money (I. Murdoch). Дополнения и обстоятельства могут быть комплетивами, т.е. элементами, необходимыми для структурно-семантической завершенности элементарного предложения. Сравните невозможность опущения обоих этих членов предложения в предложении She treated Daddy like a child (А. Wilson).

3. Определения. Постоянно зависимые, подобно дополнениям и обстоятельствам, определения – в отличие от названных членов предложения – синтаксически связаны лишь с существительными. Их неглагольная синтаксическая ориентированность определяет их принадлежность к иному срезу в членении предложения, чем тот, который образуется выделением из предложения вербоцентричного ядра, т.е. глагола и непосредственно связанного с ним левостороннего (подлежащее) и правостороннего(дополнение/я и/или обстоятельство/а). В отличие от всех этих элементов определение не входит в структурную схему предложения.

Сложным является вопрос об основаниях дифференциации членов предложения. Относительно легко он решается при разграничении главных и второстепенных членов. Лишь через первые выражается категория предикативности, тогда как вторые не участвуют в ее выражении. Далее начинаются сложности. При глагольном сказуемом дифференциация подлежащего и сказуемого осуществляется на основе признака морфологической природы слов: имя – подлежащее, глагол – сказуемое. В том случае, когда сказуемое именное, с существительным в качестве именной части, решить вопрос о том, что есть что, в отдельных случаях оказывается непросто.

Ведь возможно и инверсивное расположение подлежащего и сказуемого. Именно такие случаи заслуживают особого внимания, так как позволяют уточнить критерии разграничения подлежащего и именной части сказуемого. Что подлежащее и что сказуемое в предложении Gossip wasn’t what I meant? Взаимное изменение положения членов предложения (What I meant wasn’t gossip) сколько-нибудь существенным образом не меняет содержания предложения.

Одним из нерешенных вопросов теории членов предложения является вопрос о возможных и, главное, необходимых пределах внутренней дифференциации членов предложения. Должны ли мы в делении дополнений ограничиться немногими традиционными типами или идти дальше? Завершается ли деление обстоятельств установлением среди них обстоятельства места или следует еще выделять обстоятельства собственно места и обстоятельства направления, а, возможно, проводить деление и далее? Ведь, например, среди обстоятельств направления можно выделить предельные и непредельные (ср.: toward the house и westward). Если да, то каковы основания такой более детальной классификации и как должны (и должны ли) соотноситься между собой подтипы и подподтипы разных традиционных членов предложения? (Стремление учесть в синтаксическом описании более широкий спектр синтактико-семантических признаков, присущих словам как элементам предложения, характерно, в частности, для синтаксемного анализа).

Практика лингвистических исследований свидетельствует о том, что предел дифференциации, или, иначе, уровень анализа, имеющий в каждом случае объективную основу в закономерностях языка, устанавливается исследователем, исходя из целей исследования и возможностей исследователя. Под последними следует понимать не субъективные возможности исследователя как индивида (хотя они тоже важны), а состояние современной исследователю науки, совокупность научных идей современной эпохи.

Статус подлежащего и сказуемого . Cтатус подлежащего и сказуемого в структуре предложения уникален. Лишь через них выражается категория предикативности, этот важнейший структурный и семантический признак предложения. Строго или формально говоря, предикативность выражается формами глагола-сказуемого. Поскольку, однако, сами эти формы возникают и существуют на основе единства и одновременно взаимной противопоставленности подлежащего и сказуемого, можно говорить об участии, пусть косвенном, подлежащего в выражении категории предикативности.

Показательно, что в назывных, безглагольных предложениях существительное принимает ту форму, которая присуща именно подлежащему (именительный падеж в русском языке, общий падеж в английском).

Уникальны и взаимные отношения этих двух членов предложения. В сочетании подлежащего и сказуемого нет главенствующего и зависимого элементов. Подлежащее и сказуемое находятся в отношениях взаимной зависимости, или интердепенденции. В то же время все остальные члены предложения прямо или опосредованно связаны с подлежащим и сказуемым связью зависимости. Именно поэтому первое и основное членение предложения по непосредственно составляющим, учитывающее как раз отношения синтаксической зависимости, ‒ это членение на состав подлежащего и состав сказуемого (по другой терминологии, группа существительного и группа глагола). Подлежащее и сказуемое – единственные среди членов предложения синтаксические единицы, которые неизменно входят в структурно-семантический минимум предложения. В английском языке возможны глагольные предложения лишь двусоставного типа.

Подлежащее . Подлежащее является синтаксическим противочленом и одновременно «партнером» сказуемого. Подлежащее выполняет в предложении две структурные функции: категориальную и релятивную.

Категориальная функцияподлежащего заключается в обозначении носителя предикативного признака, передаваемого сказуемым.

Обязательная двусоставность английского глагольного предложения делает подлежащее существенным конституентным элементом предложения.

Релятивная функция подлежащего состоит в том, что оно является исходным элементом в последовательном синтагматическом развертывании предложения, составляя левостороннее окружение глагола-сказуемого, которое противостоит его правостороннему окружению, прежде всего дополнению или дополнениям.

Как член предложения sui generis (cвоего рода. – М. Г.) подлежащее формируется лишь при наличии сказуемого. В отсутствие последнего словоформа именительного падежа личного местоимения или общего падежа существительного недостаточна для приписывания соответствующим словам статуса подлежащего. (Составляющие номинативных предложений, например Night или Не, ‒ не подлежащее, а элемент, сочетающий свойства подлежащего и сказуемого).

С другой стороны, количественное значение существительного-подлежащего (не его форма!) определяет форму глагола как сказуемого или его изменяемой части в отношении числа. При форме единственного числа (в значении расчлененного множества) подлежащего сказуемое стоит во множественном числе. Наоборот, при форме множественного числа (в значении нерасчлененного множества) или множественности связанных сочинительной связью существительных и группе подлежащего, трактуемых языковым сознанием как единый референт, сказуемое стоит в единственном числе. Сравните: The staff were very sympathetic about it (A. J. Cronin) и The bread and cheese was presently brought in and distributed (C. Brontë).

Сказуемое . Категориальная сущность сказуемого определяется его отношением с подлежащим. Оно выражает предикативный признак, носителем которого является предмет, передаваемый подлежащим. В выражении такого признака заключается категориальная функция сказуемого.

Наряду с категориальной, т.е. предикативной, или сказуемостной, функцией, сказуемое выполняет релятивную связывающую функцию, выступая в качестве опосредствующего звена между подлежащим и элементами правостороннего глагольного окружения – дополнением и обстоятельством. Так, в отношениях между предложением в действительном и предложением в страдательном залоге глагол-сказуемое образует своеобразную «ось», вокруг которой «вращаются» подлежащее и дополнение, меняющиеся своими местами в предложениях актива и пассива.

Сказуемое выражает две разновидности структурных значений: категориальное значение, т.е. значение, присущее сказуемому как определенному члену предложения (значение предикативного признака), и значения, связанные с грамматическими категориями личной формы глагола (значения наклонения и времени, залога, лица и числа). Совместное выражение двух указанных разновидностей значений в одном слове возможно лишь в простом глагольном сказуемом: Не paused (H. G. Wells). Хотя в грамматических описаниях глагольное и именное сказуемые представляются как изолированные, не связанные друг с другом, в действительности они связаны соотносительной связью.

Таким образом, два основных типа сказуемого – это глагольное и именное. Они элементарны в том смысле, что не могут быть преобразованы в более простые, содержательно и формально, структуры.

К названным двум типам примыкает третий – фразеологическое сказуемое. Оно выражается фраземой, содержащей существительное со значением действия и переходный глагол: Не gave a gasp (S. Maugham).

Дополнение . Одной из отличительных особенностей дополнения (в противоположность обстоятельству) с особенно четкими последовательным проявлением в английском языке является его соотносительность с подлежащим. В самом деле, оба члена предложения имеют в морфолого-лексическом плане общую субстантивную основу, могут находиться в отношениях конверсии (X played Y ↔ Y was played by X). Дополнение вообще легко трансформируется в подлежащее при пассивизации предложения. В глагольных предложениях подлежащее и дополнение – два самых близких (по характеру синтаксических связей и даже – а, вероятно, именно поэтому – позиционно) к глаголу элементов его окружения. Дополнение, находящееся в синтаксической связи с глаголом-сказуемым, – неизменно компонент структурной схемы предложения. Появление дополнения в предложении, как правило, детерминировано семантикой глагола или прилагательного в предикативном употреблении. Поэтому дополнение характеризуется ограниченной дистрибуцией.

Обстоятельство . У обстоятельства, если не все, то многое ‒ «наоборот» по сравнению с дополнением. Обстоятельство не трансформируется в подлежащее. Его присутствие в предложении далеко не всегда детерминируется семантикой глагола и потому, будучи свободно в возможностях употребления, обстоятельство может входить в состав любого предложения. Поэтому обстоятельство можно охарактеризовать как член предложения, обладающий преимущественно свободной дистрибуцией. Лишь в связи с ограниченным числом глаголов, а именно с глаголами обстоятельственной направленности, обстоятельство является компонентом структурной схемы предложения. Таким образом, по признакам, присущим дополнению, обстоятельство характеризуется преимущественно отрицательно.

Определение . В отличие от рассмотренных выше членов предложения – подлежащего, дополнения, обстоятельства, – которые могут быть или исключительно являются глагольно-ориентированными в отношении синтаксических связей, определение – субстантивно-ориентированно. Определение – зависимый элемент именного словосочетания, обозначающий атрибутивный признак предмета, называемого существительным. Важно выделить отличительные черты определения сравнительно со сказуемым, поскольку и 10, и другое обозначает признак предмета.

Сказуемое, в отличие от определения, обозначает предикативный признак. Кроме того, определение – элемент словосочетания. Подлежащее же и сказуемое словосочетания не образуют. Наконец, в то время как предикативный признак может быть поставлен в связь с существительным лишь в позиции подлежащего, определение может присоединяться к существительному в любой синтаксической функции.

По положению в отношении главенствующего существительного определение может быть препозитивным и постпозитивным. Прилагательные не имеют дифференцирующих средств выражения синтаксической отнесенности в зависимости от пре- или постпозиции.

Детерминанты . Обстоятельства места и времени, называющие пространственно-временные координаты действия, т.е. его внешние обстоятельства, способны, если их употребление не обусловлено семантикой глагола, утрачивать связь с глаголом и от обозначения пространственно-временных координат действия переходить к передаче пространственно-временных координат всей описываемой в предложении ситуации: Dоwnstairs a clock struckone, During the strike he had been employed as a house-painter. Такие обстоятельства называются детерминирующими, или детерминантами.

Обычно детерминирующее обстоятельство помещается в начало предложения, в так называемую нулевую позицию, но некоторые из них, типа then, отличающиеся позиционной подвижностью, встречаются и в других местоположениях, например: Не went one day to the picture-dealer in whose shop Stroeve thought he could show me at least two or three of Strickland’s pictures,but when we arrived we were told that Strickland himself had taken them away (S. Maugham).

По своему содержанию рассматриваемые обстоятельства часто релевантны не для одного предложения, в которое они входят. Они могут передавать пространственно-временной фон, на котором развиваются события, описываемые в ряде предложений. Таких предложений может быть сколько угодно много. Каких-либo структурных ограничений их количества нет. Это их свойство определяет роль детерминантов как текстообразующего средства. В качестве детерминантов могут выступать и другие обстоятельства, например, причины, цели.

В состав детерминантов, кроме обстоятельств, могут быть включены и дополнения, указывающие на сферу приложимости того, о чем идет речь в остальной части предложения (субъектно-объектные детерминанты): For her, more than for most people, everything in the future had been interesting (C. P. Snow).

И. П. Иванова. Теоретическая грамматика современного английского языка

ВЕРБОЦЕНТРИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ СИНТАКСИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ ВЫСКАЗЫВАНИЯ

Данная теория разработана французским ученым Л. Теньером. Термин вербоцентрическая отражает ее суть: в основе предложения – глагол-предикат (вербум). Это единственный главный член предложения. Все другие члены –второстепенные. Таким образом, на одном уровне зависимости от предиката оказываются дополнение и подлежащее – как непредикативные компоненты, связанные с предикатом, предопределенные его валентностями. В предложении Ветер срывает листья предикат – рубит, а дровосек и дерево ‒ его актанты подлежащее и дополнение, одинаково зависимые от предиката.

Эта теория получила распространение в описании европейских языков, где предложение обязательно включает глагол.

Подчиненные синтаксические единицы делятся прежде всего на актанты и сирконстанты.

Актанты ‒ это такие функциональные единицы, присутствие которых отражает обязательные валентности глагола-сказуемого, т.е. валентности, которые должны быть заполнены в неэллиптическом предложении.

Сирконстанты ‒ это функциональные единицы, присутствие которых отражает факультативные валентности глагола-сказуемого. Например, в предложенииЗавтра я подарю тебе книгу слова я, тебе, книгу являются актантами, так как без них предложение будет неполным, эллиптическим, а слово завтра ‒ сирконстантом, поскольку его отсутствие не превращает предложение в эллиптическое.

Граница между актантами и сирконстантами не всегда очевидна. Например, в предложениях Петя ест кашу, Катя шьет платье слова кашу, платье можно опустить, однако ясно, что синтаксически слова этого типа гораздо ближе несомненным актантам в предложениях типа Петя рубит дрова, Катя моет посуду, нежели сирконстантам наподобие завтра.

Между актантами устанавливается иерархия: выделяются первый актант, второй актант, третий актант и так далее. В предложении Завтра я подарю тебе книгу первый актант ‒ я, второй актант ‒ книгу, третий актант ‒ тебе. Это различие между актантами определяется их «степенью необходимости»: по определению, присутствие всех актантов обязательно, однако легко видеть, что опущение разных актантов в различной степени сказывается на полноте синтаксической структуры, например: Я подарю книгу ‒ в меньшей степени «ущербное» предложение, чем Я подарю тебе. Соответственно книгу ‒ это второй актант, а тебе ‒ третий.

Актанты и сирконстанты грамматики Л. Теньера практически эквивалентны членам предложения. Через понятие актанта и сирконстанта можно определить основные члены предложения, а именно: подлежащее и дополнение ‒ это актанты, обстоятельства ‒ сирконстанты.

Определения в грамматике Л. Теньера составляют особый класс функциональных единиц. Их отличительная черта заключается в том, что если актанты и сирконстанты подчиняются непосредственно глаголу-сказуемому, то определения подчиняются актантам, сирконстантам или друг другу.

Актанты нумеруются по номеру заполняемой валентности. Среднее число актантов у слова – 3–4; максимальное – 6–7. Например, у глагола побеждать ( Каспаров побеждает Карпова на международном турнире) выделяется три семантических актанта: первый – субъект (тот, кто побеждает – Каспаров), второй – объект (тот, кого побеждают – Карпов) и третий – место (то, где происходит данное событие – международный турнир).

Достаточно часто актантное место бывает заполнено уже в толковании, причем совершенно определенным образом – в таких случаях говорят о фиксированном или инкорпорированном актанте. Так, глаголы, обозначающие каузацию перемещения объекта из одного места в другое (ср.: везти, тащить, пересыпать и др.), должны иметь в толковании описание места, где объект находился до перемещения, а также указание на место, где он стал находиться после перемещения (ср.: везти мебель с одной квартиры на другую, тащить диван со второго этажа на пятый, пересыпать соль из солонки в кастрюлю и т.д.).

Между тем, например, при глаголе положить никогда нельзя выразить то место, где объект находился вначале: дело в том, что начальным положением объекта в ситуации, которую называют положить, всегда является положение в руках у субъекта, а так как оно при всех модификациях ситуации одно и то же, валентность исходной точки оказывается раз и навсегда заполнена при этом глаголе и не требует поверхностного выражения. Фрагмент смысла, которым она заполнена (‘в руках’), и называется фиксированным, или инкорпорированным актантом.

Семантический актант поверхностно выражается (и, следовательно, соответствует синтаксическому актанту) тогда, когда говорящий, заполняя семантическую валентность слова, может выбрать его значение. Если же говорящий лишен возможности выбора (например, за счет того, что актант фиксирован), в тексте этот актант будет «пропущен». Обратим внимание, что у говорящего нет выбора не только тогда, когда этот выбор слишком ограничен, но и тогда, когда он необъятно широк, т.е. когда подразумевается любое заполнение данной семантической валентности. Так, вор – это тот, кто крадет все что угодно, причем у любого человека (ср.: запреты навор кошелька, вор старушки), чинить подразумевает устранение всех возможных поломок ( чинить замок от заклинивания/дверь от перекашивания). В таких случаях также невозможен синтаксический актант.

В теории Л. Теньера актант противопоставлялся сирконстанту – второстепенному члену предложения, выражающему «фонового» участника ситуации (ср.: побеждать вопреки обстоятельствам, сниться по ночам, вчерашнее пятно и т.д.). Сирконстанты свободно присоединяются к предикатным словам, дополняя обозначаемые ими ситуации.

Функцию сирконстанта всегда берет на себя слово, относящееся к категории наречия, или группа слов, эквивалентная наречию. Таким образом, существует столько видов сирконстантов, сколько имеется видов наречий: времени, места, способа действия и так далее.

Количество сирконстантов не так определенно, как количество актантов. Предложение может не иметь ни одного сирконстанта, а может содержать их в неограниченном количестве.

Сирконстанты имеют тенденцию располагаться в определенном порядке. Так, сирконстанты образа действия, как правило, предшествуют сирконстантам общего времени, сирконстанты общего времени предшествуют сирконстантам количества, эти последние — сирконстантамместа, а они в свою очередь предшествуют сирконстантам частного времени.

http://www.classes.ru/grammar/172.Tesniere/source/worddocuments/48.htm

ВИДЫ АКТАНТОВ

1. Разные актанты выполняют разные функции по отношению к глаголу, которому подчиняются.

2. Исходя из этого, мы будем различать столько видов актантов, сколько их может быть у глагола, скажем, три, поскольку имеются трехактантные глаголы.

3. Мы будем обозначать актанты порядковыми номерами: первый, второй, третий актант.

4. Порядковый номер актантов никогда не может превосходить числа актантов, подчиняющихся глаголу. Так, если очевидно, что безактантный глагол вообще не может управлять актантами, так же очевидно, что одноактантный глагол не может иметь ни второго, ни третьего актантов, а двухактантный глагол – третьего актанта.

Таким образом, первый актант может встретиться в предложениях, включающих один, два и три актанта; второй актант – в предложениях, имеющих два и три актанта, а третий актант – только в предложениях с тремя актантами.

6. С семантической точки зрения первый актант – тот, который осуществляет действие.

7. Поэтому первый актант в традиционной грамматике называется субъектом (sujet), этот термин мы и оставим.

8. Так, в предложении Alfred parle ‘Альфред говорит’ Alfred с точки зрения структуры представляет собой первый актант, а семантически – субъект действия parle ‘говорит’.

9. С семантической точки зрения второй актант – тот, который испытывает действие.

10. Второй актант издавна назывался прямым дополнением, позднее – дополнением объекта. Мы будем называть его просто объектом.

11. Следует отметить, что если семантически между субъектом и объектом имеет место противопоставление, то структурно между первым и вторым актантами существует не противопоставление, а простое различие.

12. Действительно, со структурной точки зрения независимо от того, что перед нами, первый или второй актант, подчиненный элемент всегда является дополнением, так или иначе дополняющим подчиняющее слово, причем в любом случае существительное, будь то субъект или объект, управляет всеми подчиненными элементами, объединенными в узел, центром которого оно выступает.

13. Исходя из этой точки зрения и используя традиционные термины, без колебаний можно утверждать, что субъект – это такое же дополнение, как и все другие. Хотя на первый взгляд такое утверждение и покажется парадоксальным, оно легко доказуемо, если уточнить, что речь идет не о семантической, а о структурной точке зрения.

14. Так, в предложении Alfred frappe Bernard ‘Альфред ударяет Бернара’ Bernard структурно представляет собой второй актант, семантически же – объект глагола frappe ‘ударяет’.

15. Определяя второй актант, мы все время обращались к наиболее рапространенным фактам, а именно к активной диатезе. Обратимся теперь к пассивной диатезе, когда действие рассматривается с противоположной стороны.

16. В то время как второй актант глагола в активной диатезе испытывает действие, второй актант глагола в пассивной диатезе это действие осуществляет: Bernard est frappé par Alfred переводится буквально ‘Бернар избивается Альфредом’.

17. Таким образом, со структурной точки зрения мы будем различать второй актант актива, за которым мы сохраняем название просто второго актанта, и второй актант пассива.

18. С семантической точки зрения второй актант пассива в традиционной грамматике принято называть дополнением пассива, или агентивным дополнением. Мы будем называть его контрсубъект (contre-sujet), поскольку он противостоит субъекту, как пассив противостоит активу.

19. Третий актант – с семантической точки зрения – это актант, в чью пользу или в ущерб которому совершается действие.

20. Поэтому третий актант в традиционной грамматике когда-то назывался косвенным дополнением, или атрибутивным.

21. На третий актант присутствие других актантов, так же как переход от актива к пассиву, не оказывает влияния. Как в активной, так и в пассивной диатезе он остается третьим актантом: Alfred donne le livre à Charles ‘Альфред дает книгу Шарлю’, как и Le livre est donné par Alfred à Charles ‘Книга дана Альфредом Шарлю’.

22. Смысловое содержание третьего актанта часто более широкое, чем оно определено в пункте 19. Так, третий актант может обозначать лицо, в отношении которого рассматривается действие (лат. Gomphos pervenit, quod est oppidum primum Thessaliae venientibus ab Epiro ‘Он приходит в Гомфы, первый город Фессалии для тех, кто прибывает из Эпира’).

23. В латинском языке такое значение третий актант часто имеет при глаголе в прошедшем времени пассива, который, будучи, по определению, перфектом и выражая завершенный процесс, видимо, не может сочетаться с дополнением пассива, выраженным в латинском языке формой аблатива с предлогом ab или без него. Это дополнение указывало бы на несовершенный вид, что нелогично, так как это предполагало бы актуальное участие в процессе, уже законченном (лат. Mihi consilium captum iam diu est ‘Что касается меня, мое решение давно принято’).

http://www.classes.ru/grammar/172.Tesniere/

СИРКОНСТАНТЫ

1. Сирконстанты выражают обстоятельства, в которых развертывается действие.

2. Функцию сирконстанта всегда берет на себя слово, относящееся к категории наречия, или группа слов, эквивалентная наречию. По этой причине немецкая грамматическая терминология обозначает наречие сложным словом Umstandswort (букв. ‘обстоятельственное слово’). Первый элемент этого словаUmstand означает ‘обстоятельство’ (circonstance, от лат. circumstantia), калькой которого он, собственно, и является (um- = circum, -stand = stantia).

3. Таким образом, существует столько видов сирконстантов, сколько имеется видов наречий: времени, места, способа действия и так далее.

4. Количество сирконстантов не так определенно, как количество актантов. Предложение может не иметь ни одного сирконстанта, а может иметь их в неограниченном количестве.

5. Тем не менее очевидно, что два однотипных сирконстанта возможны только в том случае, если они не исключают друг друга. Так, можно сказать : Alfred part demain ä midi ‘Альфред уезжает завтра в полдень’ с двумя сирконстантами времени: demain ‘завтра’ и ä midi ‘в полдень’, так как сирконстант ä midi, выражающий час, только уточняет сирконстант demain ‘завтра’, который указывает на день и отнюдь не противоречит ему. В то же время такие два сирконстанта, как quelquefois ‘иногда’ и toujours ‘всегда’, не могут относиться к одному и тому же глагольному узлу, поскольку они приписывают ему временные значения, исключающие друг друга.

6. В языках центробежного типа сирконстант следует за глаголом, к которому он относится.

7. Напротив, в языках центростремительного типа сирконстант предшествует глаголу, к которому он относится (рус. ‘Он всегда говорит’, англ. Не always speaks); точно так же обстоит дело в украинском, белорусском, польском, литовском, латышском, латинском, румынском, удмуртском, марийском, чувашском, комизырянском, баскском и армянском языках. В грузинском мы видим: Is amaqad daseirnobda (букв. ‘Он прогуливается гордо’).

8. Сирконстанты имеют тенденцию располагаться в определенном порядке. Так, сирконстанты образа действия, как правило, предшествуют сирконстантам общего времени, сирконстанты общего времени предшествуют сирконстантам количества, эти последние – сирконстантам места, а они в свою очередь предшествуют сирконстантам частного времени: Je l’estime naturellement toujours beaucoup ‘Я его, естественно, всегда очень уважаю’.

9. Позиция сирконстантов по отношению к актантам обычно следующая: все они следуют за первым актантом, но при этом: a) сирконстанты способа действия, общего времени и количества, следуя, как правило, за первым актантом, предшествуют второму и третьему актантам и основной части сложной глагольной формы; б) сирконстанты места и частного времени следуют, как правило, за вторым и третьим актантами (и за основной частью сложной глагольной формы, которая им предшествует): On aime naturellement beaucoup ses parents ‘Мы, естественно, всегда очень любим своих родителей’.

10. Такова наиболее обычная позиция сирконстантов в предложении. Но, разумеется, не исключено, что любой сирконстант может быть перемещен со своего обычного места и поставлен на более заметное место, например в начале предложения. Тогда мы имеем дело с определенным стилистическим приемом: Peut-être connaissez-vous déjà mon nom? ‘Может быть, вы уже знаете мое имя?’ Toujours la tyrannie a d’heureuses prémisses ‘У тирании всегда благое начало’, Un traître jamais ne doit être imité ‘Изменнику никогда не должно подражать’. Две последние фразы звучат сильнее, чем La tyrannie a toujours d’heureuses prémisses и Un traître ne doit jamais être imité, стилистически менее выразительные.

http://www.classes.ru/grammar/172.Tesniere/

МОДЕЛЬ НЕПОСРЕДСТВЕННО СОСТАВЛЯЮЩИХ

Эта модель состоит в следующем. Вводится так называемая операция деривации, т.е. последовательной подстановки на место более крупной единицы потока речи двух компонентов, из которых она состоит. Так, чтобы получить уже известную нам цепочку Талантливый художник пишет интересную картину, мы берем предложение как целое и заменяем его сочетанием именная группа + группа сказуемого. Далее мы так же разлагаем каждую из этих групп на составные части: талантливый + художник; пишет + (интересную картину) и далее интересную + картину. То, что получается в результате этих последовательных подстановок (цепочка слов), называется терминальной цепочкой. Происхождение каждой терминальной цепочки может быть изображено в виде математического графа ‒ дерева непосредственно составляющих.

На самом деле модель порождения по непосредственно составляющим (НС) несколько более сложная, потому что в нее должны включаться так называемые контекстные ограничения. Например, должно войти правило, согласно которому словоформа пишет может встретиться только в том случае, если основное слово именной группы стоит в единственном числе. В результате целого ряда таких контекстных ограничений, записанных в виде правил, мы получаем следующую пре-терминальную (предшествующую терминальной) цепочку: (талантлив-) + род + число + падеж + (художник- + число+ падеж + (пиш-) + лицо + число + (интересн-) + род + число + падеж + (картин-) + число + падеж. Легко видеть, что такое представление предложения очень близко к концепции нуклеусов Ф. Лаунсбери и к некоторым другим концепциям Дж. Гринберга, Л. Прието и др. Дело, видимо, в том, что авторы всех этих концепций открыто ориентировались на языковое чутье (языковое сознание) носителей языка.

Важнейшее отличие грамматики НС от грамматики с конечным числом состояний состоит в следующем. В модели НС порождение идет в двух направлениях: слева направо и сверху вниз (или от вершины к основанию), т.е. не только за счет последовательного появления компонентов, но и за счет их так называемого расширения. То, что первым шагом деривации будет вычленение именной группы, никак не выводимо из распределения вероятностей в потоке речи и определяется нашим знанием общей структуры предложения.

Идея грамматики НС и основанного на ней графа достаточно банальна ‒ в сущности, даже схема синтаксического разбора в русской школьной грамматике не сильно от нее отличается, не говоря уже о множестве собственно лингвистических концепций середины и конца XX века. Ее главная специфика заключается в следующем.

Во-первых, она дихотомична: на каждой ступени деривации мы делим получившийся сегмент на две и только две части. Интересно, что, по-видимому, эта дихотомичность принимается всеми авторами как данность и не аргументируется. Между тем ее необходимость отнюдь не очевидна.

Во-вторых, в отличие, скажем, от синтаксического дерева предложения, описанного в работах Л. Теньера, грамматика НС в своей вершинной части имеет не сказуемое (глагол), а предложение как единое синтаксическое целое. Иными словами, дерево НС фиксирует не существующие между отдельными словоформами в предложении синтаксические связи, а последовательность операций, необходимых для выявления этих связей.

До сих пор, говоря о порождении, мы имели в виду порождение в лингвистическом смысле. Популярность грамматики НС в психолингвистике началась с работ Виктора Ингве. Его главное допущение заключалось в следующем: чтобы получить высказывание в процессе Психолингвистического порождения, необходимо осуществить операции того же рода и в той же последовательности, что в лингвистической модели. Однако это допущение сразу же натолкнулось на трудности. Дело в том, что некоторые синтаксические структуры, теоретически (в модели) возможные, в реальных предложениях реальных (естественных) языков никогда не встречаются (например, не встречаются предложения, имеющие глубину больше 7‒9). По мысли В. Ингве, это связано с ограниченностью объема оперативной памяти человека, которая, как утверждает Дж. Миллер, может оперировать не более чем семью символами одновременно (вернее, семью плюс-минус два).

Это число, с легкой руки Дж. Миллера прозванное магическим, действительно заворожило не только психолингвистов, но и психологов вообще.

На самом деле ничего магического в нем нет ‒ оно просто фиксирует верхний предел объема оперативной памяти. Но, во-первых, именно верхний предел: реальная глубина предложений, равно как и изученная В. Московичем словообразовательная глубина словоформы, лежит в пределах 3‒4 (во всяком случае, подавляющее большинство предложений и словообразовательных моделей не переступает этого числа)

Во-вторых, ничто не препятствует нам (что бы ни думал по этому поводу В. Ингве) построить предложение и с большей глубиной ‒ но только если измерять ее лингвистически, т.е. не учитывая, что в языковом сознании носителя языка формально две словоформы могут соответствовать одной единице, одному клише, ‒ а не психолингвистически. С точки зрения лингвистики, скажем, кот ученый ‒ то же, что талантливый художник. Но для носителя русского языка кот ученый выступает ‒ благодаря А. Пушкину ‒ как единое Психолингвистическое целое.

Но вернемся к концепции В. Ингве. Уже в изложенном здесь варианте она явно является более сильной, чем модель языка с конечным числом состояний: она прекрасно позволяет строить самовставляющиеся конструкции, с одной стороны, и ‒ путем введения правил деривации ‒ снимает и возражения. Уже в изложенном здесь варианте она явно является более сильной, чем модель языка с конечным числом состояний: она прекрасно позволяет строить самовставляющиеся конструкции, с одной стороны, и ‒ путем введения правил деривации ‒ снимает и возражения Дж. Миллера по поводу неприменимости модели языка с конечным числом состояний для интерпретации усвоения языка ребенком. Но В. Ингве на этом варианте не остановился: очень скоро он ввел новое понятие ‒грамматические обязательства. Начиная ту или иную конструкцию, мы как бы берем на себя эти обязательства. Например, произнося слово талантливый, мы тем самым берем на себя обязательства употребить определяемое слово в мужском роде, единственном числе и именительном падеже. По ходу порождения предложения мы погашаем старые обязательства и берем на себя новые, пока ‒ в самом конце предложения ‒ не рассчитаемся по этим обязательствам полностью. В свете этого нового подхода глубина предложения определяется В. Ингве как «...максимальное число обязательств, которые мы берем на себя одновременно в данном предложении».

В американской, да и в отечественной психолингвистике есть немало исследований, непосредственно опирающихся на модели В. Ингве. В основном они касаются не порождения, а восприятия речи, а также усвоения ребенком родного языка.

В начале и середине 1980-х гг. Ч. Осгуд разработал и опубликовал новую модель, которую он назвал абстрактной грамматикой языковой активности ( abstract performance grammar), даже в самом названии противопоставляя ее моделям языковой способности вроде модели Н. Хомского. Главная мысль новой модели ‒ в том, что процесс речепорождения напрямую связан с неязыковыми (когнитивными) факторами, в частности, с непосредственно воспринимаемыми актантами (участниками описываемой ситуации). Именно поэтому первичной последовательностью компонентов высказывания является «субъект ‒ объект ‒ предикат».

Осгуд Ч. вводит очень интересное понятие натуральности как соответствия Психолингвистических грамматических структур когнитивным схемам.

Идею Ч. Осгуда о том, что вероятностные зависимости могут связывать между собой не столько элементы терминальных цепочек, сколько отдельные операции или шаги порождения, была подхвачена и развита американским психолингвистом Нилом Джонсоном. Он показал, что вероятность ошибки при воспроизведении предложений зависит от структуры предложения по НС. В. Левелт установил крайне высокую корреляцию между субъективными оценками расстояний между компонентами дерева НС и самой структурой предложения по НС. М. Брэйн предложил оригинальную модель контекстуальной генерализации, трактуя иерархию сегментов как процесс последовательного вхождения одного сегмента в другой, причем этот второй сегмент образует грамматический контекст для первого (по-видимому, эта модель достаточно убедительно интерпретирует процесс овладения языком по крайней мере у части детей).

Целый ряд психолингвистов показал, однако, что оперирование предложением зависит не только от его синтаксической структуры, но и от качественной характеристики синтаксических связей, которые в принципе неоднородны ‒ в языковом сознании носителя языка существуют стойкие семантические зависимости по крайней мере между основными членами предложения.

Особенно интересны в этом отношении выводы Й. Энгелькампа, оставшиеся мало известными англоязычным психолингвистам, так как они были опубликованы по-немецки.

Развивая идею Ч. Осгуда о роли ядерных утверждений (пропозиций) в порождении и восприятии предложений Й. Энгелькамп показал, что оперирование с предложением зависит от иерархии таких ядерных утверждений в большей степени, чем от формальной структуры предложения по НС.

В лингвистическом плане идею ядерных утверждений (пропозициональных функций) развивает целый ряд отечественных ученых. Одним из первых здесь был Ю. С. Степанов, который еще в 1981 г. определенно заявил, что «лингвистической сущностью, психические корреляты которой в первую очередь предстоит исследовать, является не конкретное предложение и не их связь, образующая текст, а тип предложения ‒ структурная схема, или пропозициональная функция».

Грамматика НС гораздо менее уязвима, чем модель с конечным числом состояний. Тем не менее она тоже подверглась резкой критике. Из обвинений в ее адрес, выдвинуты Н. Хомским и Дж. Миллером, наиболее фундаментальным является обвинение В. Ингве и его последователей в смешении «лингвистической компетенции» и реального оперирования в процессе порождения и восприятия речи. Впрочем, еще вопрос, а правомерно ли само это различение? Далее, по мнению Н. Хомского, грамматика НС принципиально неадекватна сочинительным конструкциям и вынуждена «...приписать им некоторую произвольную структуру» (Н. Хомский, Дж. Миллер, 1965). А вот что очевидно ‒ предложения, совершенно различные с точки зрения классической грамматики НС, вроде Найти его легко; Это легко ‒ найти его; Он легко может быть найден; Обнаружить его нетрудно; Он может быть легко обнаружен и т.п., на самом деле явно объединены в сознании носителя языка. Однако эта критика остается в силе и относительно трансформационной грамматики (см. ниже); в то же время она по существу снимается при введении в структуру порождения идеи ядерных утверждений или пропозициональных функций.

Таким образом, грамматика НС ‒ в глазах ее критиков ‒ не столько ошибочна, сколько недостаточна. Ее претензии на исключительность беспочвенны ‒ как говорят Н. Хомский и Дж. Миллер, она «...должна описывать только тот класс предложений, для которого она адекватна и который первоначально обусловил само ее появление».

Е. А. Стародумова. Синтаксис современного русского языка

ТРАНСФОРМАЦИОННАЯ МОДЕЛЬ ВЫСКАЗЫВАНИЯ

В основе трансформационной методики лежат следующие идеи 3. Харриса: синтаксическая система языка может быть разби­та на ряд подсистем, из которых одна является ядерной, исходной, а все другие производны от нее. Н. Хомский язык рассматривает не как набор единиц языка и их классов (дескриптивная лингвистика), а как своеобразный механизм, создающий правильные фразы. Синтаксис Н. Хомский определял как учение о принципах и способах построения предложений. «Грамматика языка... ‒ писал он, ‒ представляет собой механизм, порождающий все грамматически правильные последовательности... и не порождающий ни одной грамматически неправильной». По его мнению, система грамматических правил существует как способность порождать и понимать бесконечное число предложений.

«Генеративная грамматика» (по Н. Хомскому) содержит набор правил, позволяющих описать глубинную структуру предложения и создать на ее основе множество синтаксически правильных поверхностных вариантов. Ученый вводит ряд правил перехода глубинной структуры в поверхностную (правила подстановки, перестановки, произвольного включения одних элементов, исключения других элементов), а также предлагает около 30 правил трансформации (пассивизация, субституция, негация, адъюнкция, эллипс и др.). Все это в совокупности и представляет согласно трансформационно-генеративной теории врожденную способность к производству языка.

Теоретическая основа трансформационной модели сводится к тому, что все множество (реальных и потенциальных) высказываний данного языка подразделяется на два неравных класса: 1) ядерных конструкций; 2) производных конструкций.

Первые характеризуются простейшим строением и немногочисленностью (в английской грамматике, например, выделяется около десятка ядерных конструкций), а потому считаются изначальными. Вторые можно вывести из первых при помощи специальных правил преобразования и комбинирования ‒ трансформаций. Так, высказывание Этот фильм о летчиках снят молодым режиссером можно себе представить как результат трансформаций следующих трех ядерных конструкций: 1) Этот фильм ‒ о летчиках; 2) Режиссер снял фильм; 3) Режиссер ‒ молод.

Трансформационная модель предложения также включает в себя модель непосредственно составляющих (НС), но идет гораздо дальше. Если модель НС, как было сказано, рассматривает схему строения предложения независимо от схемы строения других предложений как иерархию разных уровней НС или «дерево», не связанное с другими аналогичными «деревьями», то трансформационная модель исследует в первую очередь отношения между различными «деревьями» или схемами строения предложений.

Согласно трансформационной модели структура предложения изображается не просто как «дерево», но как «дерево» плюс его «деривационная история», причем под «деривационной историей» имеется в виду, конечно, не историческое происхождение структуры предложения, но занимаемое им место среди других структур современного языка, т.е. его отношение к другим «деревьям». Иными словами, сущность трансформационной модели заключается в том, что она устанавливает определенные отношения между схемами строения разных предложений, причем такие отношения, при которых одна схема строения считается производной от другой.

Подобно тому, как на морфологическом уровне различаются слова простые и производные, трансформационная модель предложения предполагает выделение на синтаксическом уровне так называемых ядерных конструкций (kernel structures), т.е. предложений, структура которых не может быть выведена из других, более элементарных конструкций, и трансформов этих ядерных конструкций, т.е. предложений, структура которых может быть выведена, прямо или опосредованно, из структуры ядерных конструкций при помощи заданных правил преобразования или трансформации. В качестве ядерных обычно указываются следующие конструкции английского языка:

• N V: John came;
• N V р N: John looked at Mary;
• N V N: John saw Mary;
• N is N: John is a teacher;
• N is p N: John is in bed;
• N is D: John is out;
• N is A: John is angry.

Существительные (N) в этих конструкциях могут распространяться за счет различного рода детерминативов (артиклей, местоимений и др.), глаголы (V) ‒ за счет наречий и адвербиальных предложных групп. Путем сочетания этих ядерных конструкций друг с другом и различного рода трансформаций (перестановок, опущений, замен и др.) можно вывести структуры любых других типов предложений английского языка. Так, приводившееся выше предложение The old man saw a black dog there может быть получено в результате трансформаций следующих трех ядерных предложений:

The man saw a dog there. \

The man was old. | =>The man who was old saw a

The dog was black. / dog which was black

there. => The old man saw a black dog there.

Трансформации понимаются как формальные операции, необ­ходимые для того, чтобы из простого (ядерного) предложения по­лучить более сложное, как глубинную структуру и трансформу.

Хомский Н. выделяет 24 типа трансформаций и разрабатывает «ал­гебру трансформаций», то есть последовательность трансформаций, если она не единственная. Среди трансформационных операций выделяются, например, такие:

а) перестановка элементов не совсем правильно ‒ совсем не правильно;

б) добавле­ние элемента (адъюнкция) сын приехал ‒ сын не приехал ‒ сын ли приехал и т.п.

Помимо синтаксического компонента, модель Н. Хомского включает в свою внутреннюю структуру еще три компонента: семантический, фонологический и прагматический.

Теория семантического компонента была разработана Дж. Кацем и Дж. Фодором. Согласно их концепции, семантический компонент включает два «звена»: лексикон и правила соотнесения лексикона с грамматической структурой, или так называемые «проекционные правила». Лексикон состоит, в свою очередь, из двух компонентов: грамматического («генерирующего» части речи) и семантического, обеспечивающего собственно семантику речи. Так, слово гулять сначала отождествляется субъектом речевой деятельности как глагол, затем как непереходный глагол, а затем получает семантическую интерпретацию. Когда использованы «синтаксические маркеры», включаются «семантические маркеры». При этом семантические маркеры слова организованы в иерархию типа дерева НС. Путь по этому «дереву» от верха до любой из нижних «конечных» точек называется «тропой». После того, как создано грамматическое дерево предложения и очередь дошла до терминальной цепочки (элементами ее в этом случае являются не отдельные слова, а их грамматические классы), каждому из элементов этой цепочки «приписывается» дерево семантических маркеров, или, по-другому, выбирается определенная тропа, ведущая по ветвям этого дерева. При этом критерием для выбора нужной тропы служит соответствие тропам, выбранным для других элементов. Например, в слове интересный будет «запрещена» тропа, ведущая к смыслу хорошенький, миловидный, так как в слове картина нет признаков, относящихся к словам человек, женщина, ребенок и т.п.

Преимущества трансформационной модели. Данная модель рассматривает структуру каждого предложения и каждого словосочетания не изолированно, а в единой системе, в связи со структурами других типов предложений и словосочетаний. Это дает возможность проводить разграничение между внешне идентичными конструкциями, имеющими одинаковое строение с точки зрения членения по НС, но разную «деривационную историю», т.е. различающимися по системе своих связей с другими конструкциями.

Вместе с тем следует иметь в виду, что трансформационная модель принципиально отличается от всех других моделей, рассмотренных выше: она ‒ не аналитическая, а порождающая (generative). Это значит, что, в отличие от других моделей, которые представляют собой систему принципов и правил анализа предложения (будь то в семантических терминах, как в модели членов предложения или же в терминах синтаксических связей, как в модели НС), трансформационная модель излагает не правила анализа предложений, а правила их порождения. Но это предполагает, что она исходит из того, что структура описываемых ею предложений уже известна: невозможно давать какие-либо правила образования одних предложений от других, если нам предварительно не будет известна синтаксическая структура как исходных (ядерных), так и производных предложений. Таким образом, применять трансформационную модель для анализа предложений нельзя, ибо по своей сущности она и не является аналитической моделью.

В рамках трансформационной модели используется концептуальное положение о поверхностной и глубинной структуре предложений. Поверхностная структура ‒ это та, которую мы непосредственно слышим или воспринимаем при чтении. Глубинная структура связана со смыслом высказывания. Есть предложения, где разная поверхностная, но одинаковая глубинная структура, а есть фразы, которые, обладая одной поверхностной структурой, имеют две глубинные семантические структуры (т.е. два варианта смыслового толкования). При этом глубинная структура формирует смысл предложения, а поверхностная ‒ является звуковым или графическим воплощением этого смысла.

Недостатки трансформационной модели . Модель была подвергнута критическому анализу со стороны отечественных и зарубежных авторов. Так, Дж. Кэрролл обратил внимание на то, что психологический механизм, обусловливающий порождение вопросительного или любого иного высказывания, может быть не более сложным, чем механизм порождения ядерного предложения. Это зависит от того реального предметно-логического содержания, которое необходимо выразить, и от мотивации высказывания. Например, высказывание будет в декларативной форме (нулевая трансформация), если говорящий считает, что его информация больше, чем информация слушателя; оно будет в форме вопроса, если он чувствует, что его информация меньше.

Д. Уорт, критически оценивая модель Хомского ‒ Миллера, отмечал, что в ней совмещаются линейные и нелинейные правила построения высказываний, то есть фактор определения порядка компонентов высказывания входит в модель уже на самых ранних ее этапах. Однако линейный порядок элементов может зависеть от факторов, находящихся вне данного предложения. Это бывает, когда актуальное членение предложения не совпадает с его синтаксической структурой. Кроме того, линейный порядок некоторых элементов может зависеть от факторов, которые находятся в данном предложении, но еще неизвестны говорящему на этом этапе порождающего процесса. Например, в русском языке, выбор порядка «следования» подлежащего и сказуемого иногда зависит от конкретных лексем (или, точнее, их классов). По мнению Д. Уорта, это противопоставляет порождающую модель естественному процессу речепорождения, так как говорящий хорошо знает заранее если не все, то по крайней мере главные лексические единицы, которые появятся в его предложении, и выбирает именно те грамматические обрамления, которые потребуются для заранее избранных лексических единиц.

В. П. Глухов. Основы психолингвистики

ГИПОТЕЗА ВРОЖДЕННОЙ ЯЗЫКОВОЙ СПОСОБНОСТИ

Вопрос о так называемой врожденности языковых способностей в настоящий момент является одним из самых спорных в современной лингвистике. Впервые об этом заговорил американский лингвист Н. Хомский. В своей работе «Синтаксические структуры», выпущенной в 1957 году, он выстраивает концепцию «врожденных знаний», в которой подробно описывает процесс изучения языка ребенком. Позднее теория получает развитие в трудах многих других лингвистов. Например, Жан Пиаже рассматривал это явление в изучении основ психики ребенка и его интеллектуального развития, а Стивен Линкер в своих научно-популярных работах развивал идею об инстинктивности языка.

Основной смысл гипотезы заключается в идее о том, что ребенок, находясь в определенной языковой среде и воспринимая произносимые взрослыми слова и предложения, выстраивает целый ряд лингвистических гипотез, на основе которых пытается предугадать строение остальных слов и предложений этого языка. В процессе получения новой информации ребенок сравнивает ее со своими теориями и постепенно отсеивает оказавшиеся неверными представления. Таким образом, познание языка для детей является полубессознательным процессом. Н. Хомский писал, что в генотипе ребенка заложены врожденные языковые структуры, которые будто бы просыпаются, когда тот оказывается в подходящей среде. Это утверждение и является основой теории врожденных знании.

Хомский Н. предполагает, что способность к языку является врожденной ‒ примерно как способность воспринимать образы. Чтобы видеть, человеку нужны не только глаза и рецепторы, но и некое «программное обеспечение», которое умеет складывать из изображения на сетчатке глаза картину трехмерного мира. Вот примерно такой же должна быть способность к языку.

Приобретает ли человек «лингвистическое программное обеспечение» в раннем детстве или уже рождается с ним? Какие-то компоненты безусловно приобретает ‒ не только слова, но и «архитектурные» элементы, иначе на разных языках люди говорили бы одинаковыми конструкциями.

Существует ли в голове некий начальный компонент знания языка? Некоторые «бороздки», на которые потом ложится услышанная ребенком речь и застывает в тот или иной язык? На этот счет есть разные мнения. Гипотезу врожденной языковой способности пока никому не удалось ни доказать, ни опровергнуть, хотя к ней склоняется все больше лингвистов в мире.

Почему можно подозревать, что человек с рождения обладает некоторым «лингвистическим программным обеспечением»? Потому что дети изучают язык подозрительно быстро. Грамматикой родного языка ребенок в основном овладевает примерно за год, с полутора до двух с половиной лет.

Вы скажете, детей хорошо учат? Попробуйте поставить рядом с ребенком диктофон и записать, что он слышит вокруг себя. Сюсюканье, незаконченные и ломаные предложения, перескакивания с одной конструкции на другую. На входе информации получается слишком мало, да и не вся она полезна. Однако ребенок умудряется вычленить из лингвистического шума что-то нужное и быстро выучить всю грамматику. При этом он осваивает и многие неявные правила, описать которые даже взрослому было бы затруднительно.

Как птенец учится летать, потому что его мозг знает «программу движения крыльев», так и ребенок учится говорить, потому что в голове у него есть некая лингвистическая программа, требующая активизации. Применительно к младенцам говорят не об изучении, а об усвоении языка (language acquisition). Этот процесс таит в себе еще множество загадок, хотя именно он позволяет узнать кое-что о том, как устроена языковая система в голове человека.

Согласно теории «врожденных знаний», ребенок сам формулирует гипотезы относительно правил лингвистического описания языка, которому принадлежат воспринимаемые им на слух предложения («первичные лингвистические данные»). На основе этих гипотез ребенок предугадывает лингвистическую структуру будущих предложений, сравнивает эти догадки с реально появляющимися предложениями, отказывается от гипотез, не оправдавших себя, и развивает те, которые оказались приемлемыми в данной ситуации речевой коммуникации. Чтобы ребенок мог производить эти языковые операции, у него должно быть врожденное предрасположение выучить язык определенного типа и способность сравнивать конкретную систему с «первичными лингвистическими данными», т.е. у него должна быть стратегия выбора приемлемой грамматики, сравнимой с первичными лингвистическими данными.

Конкретизация этих положений представлена в работах Д. Макнила. Он выделил в первых детских двучленных высказываниях два класса словосочетаний ‒ по-английски они называются pivot-classwords (P) и open-classwords (О). Например, в высказываниях more milk, bye-bye Daddy первые элементы соответствуют классу Р (т.е. являются предикатами), а вторые ‒ О (являются объектами). Д. Макнил считает, что различие Р и О является «врожденным знанием» или, по крайней мере, врожденной является способность к их различению. Ребенок классифицирует случайно воспринимаемые элементы речи взрослых соответственно универсальным категориям, выражающимся в речи. Ученый выдвинул гипотезу, что и базисные грамматические отношения тоже являются частью врожденной языковой способности. В других своих работах к таким базисным отношениям он относит семантико-синтаксические отношения: «субъект ‒ предикат», «предикат ‒ объект», «определение ‒ определяемое» и некоторые другие.

Эта идея произвела настоящий фурор в лингвистике и оказала влияние на все последующее развитие этой науки во всем мире. Сразу же образовались два «лагеря» лингвистов, один из которых выдвигали множество идей и фактов в поддержку теории врожденности языка, а другие ‒ напротив, выступали с резкой критикой в ее адрес.

Однако даже в тех отраслях лингвистики, которые не воспринимают эту теорию как истинную, все равно прослеживаются некоторые взгляды Н. Хомского.

Главным доводом лингвиста в пользу этой концепции является так называемая бедность стимула (или аргумент). Ребенок получает информацию о языке и выстраивает гипотезы ‒ это факт. Но в то же время он не получает сведений о том, какие конструкции в языке, напротив, не могут существовать ‒ это тоже факт. Теоретически это должно было бы поставить его перед выбором из бесконечного числа возможностей. Однако этого не происходит. Ученый утверждает, что это стало возможным именно благодаря той информации, которой дети располагают с самого рождения.

Стоит отметить, что способность к выстраиванию таких гипотез у ребенка есть уже на самом раннем стадии развития, что тоже говорит в пользу этой теории. Если он способен к пониманию сложных принципов языка, когда не понимает даже элементарные законы природы (закон всемирного тяготения, инерцию, энтропию) ‒ это невозможно объяснить никак иначе, чем наличием врожденных языковых знании. Кроме языка у ребенка можно найти еще несколько примеров врожденности некоторых умений ‒ например, ориентацию в пространстве, способность отличать живое от неживого.

Э. Леннеберг писал, что люди с различной языковой базой все же не отличаются друг от друга по психическому и интеллектуальному развитою. Язык детей развивается по расписанию ‒ к концу 1 года жизни проявляются первые слова, впоследствии словарь расширяется в геометрической прогрессии, а к концу третьего года жизни ребенок уже способен оперировать артиклями, падежами и временем. При этом билингвы не отстают в развитии.

Сторонники теории отмечают также, что несмотря на тот факт, что механизм языка запускается извне, языковую способность все равно следует считать врожденной. Ведь такие жизненно необходимые качества человека, как и зрение, хоть и заложены генетически, развиваются лишь со временем. Кто-то скажет, что тому причиной лишь физическое развитие, но ведь артикуляционный аппарат ‒ тоже часть тела человека, и она развивается точно так же, как скелет или мышцы. Если мы обратим внимание на животный мир, то снова найдем подтверждение некоторых утверждении теории. Возьмем яркий пример «звериной» артикуляции ‒ пение птиц. У всех особей внутри одного вида оно практически идентично.

Говоря о психолингвистике, часто упоминают «временное окно» ‒ это именно тот период когда еще возможно в полней мере выстраивать «детские» гипотезы о строении языка. Принято считать, что у человека таким периодом является возраст от 1 до 7 лет. Дети и взрослые, получившие доступ к человеческому языку, так и не смогли наверстать все упущенное и встать на один уровень со своими сверстниками развивавшимися в человеческой среде. Животные также имеют «временное окно».

Языковая компетенция по Н. Хомскому состоит из компонентов: синтаксического, семантического и фонологического. Согласно этой теории, человек, овладев языком, способен производить и понимать бесчисленное количество грамматически правильных высказываний. Все эти единицы строятся по общим образцам, а первый шаг в создании или членении высказывания – деление на именную и глагольную группу. Усваивая язык, человек приобщается к правилам, выработанным предыдущими поколениями, но в общем грамматическая классификация лишь в общих чертах соотносится с устройством мира. Язык сам решает какие правила ему выбирать, например, мяч – м. р., ночь – ж. р. – и никакого отношения к биологии.

Согласно Н. Хомскому, тот факт, что одни и те же грамматические правила лежат в основе всех языков, можно объяснить лишь одной гипотезой: психофизиологические корреляты этих правил являются неотъемлемым свойством человеческого мозга. Мозг должен быть снабжен программным «устройством овладения языком», позволяющим ребенку строить фразы, которые он никогда ранее не слышал. Психика даже двухлетнего малыша структурирована таким образом, что дает ему возможность овладевать грамматическими принципами независимо от научения по типу «стимул – реакция».

Генеративисты в конечном счете утверждают, что мозг ‒ это биологический компьютер, функционирующий на основе виртуальных сетей с «картами», отражающими, вероятно, генетически закрепленные универсальные языковые правила, которые актуализируются с помощью конкретного национального языка, слышимого ребенком. Система эта подчиняется определенным принципам и параметрам, изложенным в ряде работ Н. Хомского. Словарь согласно этим теориям формируется за счет научения, а синтаксис развивается в процессе созревания мозга.

В скором времени после озвучивания теория стала эволюционировать. В мировом языкознании с начала 60-х годов возникло мощное движение; называемое генеративная лингвистика (или теория порождающей грамматики). Она ставит себе целью разрабатывать теорию языка по образу естественных наук. Именно благодаря ей возникла отрасль науки, которую в современном мире принято называть психолингвистикой. Очень скоро эта теория стала ведущей в американской лингвистике и одной из самых влиятельных во всем мире.

Сторонниками теории, таким образом, психолингвистика обозначена как раздел когнитивной психологии ‒ науки, изучающей познавательные процессы человеческого сознания. Позже теория получает свое развитие в идее универсальной грамматики, которая утверждает, что все языки мира имеют определенный набор исходных принципов. К таким универсальным для всех языков элементам относят, например, разделение звуков на гласные и согласные, части речи и т.п. Универсальная грамматика восходит к идеям философов Р. Бэкона и Р. Декарта.

Несмотря на убедительность теории врожденности языка у нее все же находятся свои противники. Многие из них утверждают, что опрометчиво говорить о врожденности речевых способностей, если на данный момент мы не можем объяснить процесс зарождения и механизм речевой деятельности на основе знаний, которыми мы располагаем. Отмечают также, что ошибочно делать такие смелые выводы, опираясь лишь на одну из сторон развития ребенка ‒ речь. По мнению оппонентов Н. Хомского, развитие и отношения детей с окружающим миром следует рассматривать как единую систему, совокупность всех умений.

В концепции «врожденных знаний», как подчеркивает А. А. Леонтьев, четко прослеживается характерная для американской психолингвистики абсолютизация противопоставления понятий социальное ‒ биологическое: либо данное явление биологическое, врожденное, и, соответственно, ‒ общее с животными; либо оно социальное, т.е. усваиваемое в течение жизни по механизму подкрепления и присвоения. Однако при психологическом анализе высших форм поведения такое противопоставление не является корректным.

Критически оценивая научную объективность концепции «врожденных знаний», А. Р. Лурия указывает на следующее: «Есть все основания считать, что генетические корни языка следует искать... в тех формах конкретных человеческих действий, в которых осуществляется отражение внешней действительности и формирование субъективного образа объективного мира, основных приемов общения ребенка с окружающими... Вот почему «глубинные синтаксические структуры» следует считать отражением основных реальных отношений, существующих в действительности и проявляющихся во всей, в том числе и в неречевой, деятельности человека».

Даже некоторые представители школы Н. Хомского и Дж. Миллера, в частности Д. Слобин, Т. Бивер в 70‒80-х гг. XX века пришли к выводу, что так называемые врожденные знания, ответственные за усвоение языка, на самом деле имеют социальную и когнитивную природу.

Таким образом, онтогенез языковой способности представляет собой сложнейшее взаимодействие, с одной стороны, процесса общения взрослых с ребенком, с другой, ‒ процесса развития предметной и познавательной деятельности ребенка.

В. П. Глухов. Основы психолингвистики

Проверка знаний по теме «Способы представления синтаксической структуры высказывания»

Подготовьте научное аналитическое ток-шоу «В мире синтактики» (или любое другое название на ваш выбор) по теме «Модели представления синтаксической структуры высказывания».

Помните, что участники ток-шоу должны не только представить модель синтаксической структуры высказывания, но и подготовить вопросы коллегам, представляющим другие модели.

Контрольные вопросы по теме

1. Представьте основные положения традиционной модели предложения.

2. Назовите способы описания членения предложения.

3. Могут ли определения подлежащего и других членов предложения по способу оформления быть универсальными?

4. Традиционная грамматика членов предложения в своем наиболее распространенном варианте оперирует двумя типами связей. Какими?

5. Поясните какова роль и значение второстепенных членов предложения?

6. Расскажите о второстепенных членах предложения в русской синтаксической традиции. Опишите достоинства и слабые стороны их традиционной классификации.

7. Могут ли второстепенные члены предложения являться коммуникативно существенными (рематичными)? Приведите свои примеры.

8. Поясните высказывание «Будет правильным при установлении системы членов предложения исходить из роли членов предложения в образовании предложения и из характера их взаимных отношений. В этом случае можно выделить три основные группировки членов предложения». Какие?

9. Поясните высказывание «Подлежащее и сказуемое находятся в отношениях интердепенденции».

10. «Как член предложения sui generis подлежащее формируется лишь при наличии сказуемого. В отсутствие последнего словоформа именительного падежа личного местоимения или общего падежа существительного недостаточна для приписывания соответствующим словам статуса подлежащего». Поясните это высказывание. Приведите свои примеры.

11. Представьте основные положения модели непосредственных составляющих.

12. В чем суть концепции В. Ингве?

13. Что такое актанты и сирконстанты. Назовите их функции, способы выражения в предложении.

14. Что отображают актанты и сирконстанты в объективной действительности?

15. Каково место сирконстанта в предложении?

16. Какова позиция сирконстантов по отношению к актантам?

17. Раскройте суть первого, второго, третьего актантов. Почему те или иные актанты получают определенный порядковый номер?

18. Как провести границу между семантическими актантами и сирконстантами?

19. Поясните высказывание «Сирконстанты имеют тенденцию располагаться в определенном порядке».

20. Раскройте суть трансформационной модели высказывания.

21. В чем заключаются достоинства и недостатки трансформационной модели высказывания?

22. Является ли языковая способность врожденной? Приведите аргументы различных исследователей, свои собственные аргументы, примеры.

Литература по теме

1. Глухов, В. П. Основы психолингвистики : учеб. пособие для студентов педвузов / В. П. Глухов. ‒ М. : ACT : Астрель, 2005. ‒ С. 151‒153, 154‒156.

2. Иванова, И. П. Теоретическая грамматика современного английского языка : учебник / И. П. Иванова, Г. Г. Почепцов. ‒ М. : Высш. шк., 1981. – С. 106‒115, 209‒213.

3. Стародумова, Е. А. Синтаксис современного русского языка / Е. А. Стародумова. ‒ Владивосток : Изд-во Дальневост. ун-та, 2005. – С. 61‒65, 80‒85.

1. Теньер, Л. Основы структурного синтаксиса [Электронный ресурс]. – 1988. – Режим доступа: http://www.classes.ru/grammar/172.Tesniere/. – Дата доступа: 16.10.2013.